Светлана Шмелева: Страна с ограниченными возможностями
«В СССР инвалидов нет» — согласно апокрифу, именно так было отвечено организаторам Паралимпийских игр 1984 года, пригласившим к участию в играх сборную Советского Союза
Неизвестно, правда это или исторический анекдот, однако отношение к людям с ограниченными возможностями в СССР он передает достаточно точно. Общественное пространство советских городов было предназначено лишь для здоровых и «полноценных» граждан. Этому способствовала даже архитектура: панельные пятиэтажки строили без лифтов, с узкими дверными проемами и тесными санузлами; зайти в общественный транспорт можно было, лишь поднявшись по высоким ступенькам; про пандусы в подземных переходах или специальные входы в учреждения и говорить нечего.
Советским инвалидам полагалось, в лучшем случае, безвылазно сидеть дома. А в худшем — отправляться в разного рода специнтернаты: заведения с почти тюремным режимом, скудным питанием, грубым персоналом, недостатком самых элементарных бытовых удобств и крайне высокой смертностью.
Иногда, впрочем, дело не ограничивалось даже этим, и правительство переходило к прямым репрессиям против людей с ограниченными возможностями. Так, в начале 30-х годов милиция и спецслужбы проводили ряд операций по «очистке» Москвы, Ленинграда, Харькова и других крупных городов от «нищих, калек, слепых, сумасшедших, явных идиотов и малолетних детей без родителей», высылавшихся в необитаемые районы Сибири и оставлявшихся там без еды и крыши над головой. Большая часть высланных в такие условия умирало в первые месяцы ссылки, поэтому данная практика не сильно отличалась от практиковавшейся в те же годы нацистами эвтаназии «уродов и умственно неполноценных». А в 1938 году замглавы НКВД Леонид Заковский выпустил инструкцию, согласно которой оказавшихся в тюрьме инвалидов предлагалось автоматически приговаривать к расстрелам, поскольку они были не способны продуктивно работать в лагере.
Еще более известны послевоенные преследования калек. Начиная с 1948 года, улицы советских городов «зачищались» от безногих и безруких жертв Великой Отечественной Войны, для содержания которых было оборудовано несколько специнтернатов в отдаленных заброшенных монастырях (самый известный — на острове Валаам). Высылка, зачастую насильная, искалеченных людей в эти монастыри продолжалась вплоть до середины 50-х и затронула огромные группы людей. Так, в докладе МВД СССР «О мерах по предупреждению и ликвидации нищенства» от 20 февраля 1954 г. сообщалось, что только за 1953 г. в специнтернаты были отправлены более 120 тысяч нищенствовавших инвалидов войны и труда.
Отношение государства к людям с ограниченными возможностями стало меняться к лучшему лишь начиная с 60-х гг., когда инвалидам были впервые гарантированы бесплатная медицинская помощь и образование, а для некоторых категорий даже возможность трудиться. В 1979 г. в СССР был официально введен статус «ребенка-инвалида» (до этого инвалидность определялась как «снижение или утрата общей или профессиональной трудоспособности вследствие заболевания или травмы» и на детей, соответственно, не распространялась). Наконец, в 1995 г. Госдума приняла закон «О социальной защите инвалидов в Российской Федерации», более-менее соответствующий мировым стандартам. Хотя многие пункты этого закона до сих пор, увы, остаются только намерениями.
Соответствующим образом менялось и отношение к инвалидам в обществе. Наши соотечественники начали постепенно привыкать к тому, что вокруг них живут люди с другим строением тела и/или мозга, и учиться воспринимать их в качестве таких же граждан. Тем не менее стереотип о том, что инвалиды не являются нормальной частью социума, сохраняется и поныне. Особенно это касается инвалидов по рождению: детей с разнообразными синдромами, ДЦП, аутизмом и пр. (Психологически это легко объяснимо: потерять руку или ногу в результате несчастного случая может каждый, поэтому такие инвалиды меньше воспринимаются как «иные», а вот поставить себя на место человека с врожденной аномалией гораздо труднее — нам, родившимся здоровыми, такое уже не грозит).
Так, в комментариях к моей предыдущей колонке, в которой я пыталась рассказать, сколько радостей может принести своим родителям «особый малыш» (т. е. ребенок с врожденными пороками развития), к моему огорчению, обнаружилось какое-то количество последователей гитлеровского учения о «жизни, не достойной жизни». Тех, кто спокойно готов поддерживать уничтожение людей, единственная вина которых заключается в нестандартном строении организма.
Еще больше комментаторов, в целом соглашаясь с правом особых детей на жизнь, тем не менее отказывалось признавать их полноценными членами общества. Один из пользователей так прямо и написал: «и что — демографическая ситуация улучшится, если будут рожать побольше больных детей?» Похоже, действительно, не понимая, что единственный возможный ответ на его вопрос — конечно, улучшится. Ведь демография говорит обо всех представителях данного народа (демоса), не разделяя их на больных и здоровых.
Третьи прикрывают свое нежелание принять «иных» псевдогуманистической ширмой: чем дольше, дескать, живет особый ребенок, тем больше он мучается. Зачем продлевать его страдания?
Как пробиться к душам таких людей — вопрос сложный. Это тяжелый труд, и вряд ли можно надеяться решить проблему одной статьей. Тем не менее я попробую кратко обозначить хотя бы несколько аргументов. Вдруг на кого-то подействует.
Для начала обращусь к словарю, который определяет человечность как «систему нравственных и социальных установок, предполагающую необходимость проявления сочувствия к другим людям, оказания помощи, не причинения страданий» и противопоставляет ее «дегуманизации, скотству, звериной жестокости». Т.е. если вы хотите в полной мере осознавать себя человеком, а не скотом или жестоким зверем, вы по определению должны научиться сочувствовать другим. В том числе, и тем, кто на вас совсем не похож.
Впрочем, насчет звериной жестокости — это, конечно, метафора. Любители в качестве аргумента обращаться к природе — якобы, она сама отсеивает не имеющих права на жизнь — предпочитают не замечать, что даже среди зверей своих детей убивают, разве что, грызуны. А большинство крупных млекопитающих, с которыми только и можно ассоциировать себя человек (не на крыс же нам равняться, в самом деле), за своего детеныша готовы порвать любого. Вне зависимости от того, насколько этот детеныш здоров и разумен. Не принято среди большинства зверей и отдавать своих детей на воспитание в другие семьи. Или, тем более, в казенные учреждения. Это всё человеческие, вернее бесчеловечные, изобретения.
Аргументация на тему «не стоит им жить, чтобы не мучаться», также не выдерживает критики. Дело в том, что, как правило, особые детки не понимают своей особенности и воспринимают свое состояние как единственное возможное. В конце концов, мы тоже не умеем летать и не способны представить себе четвертое измерение, но вряд ли кто-то из нас сильно переживает по этому поводу. Это данность, в которой мы родились, живем и будем жить.
Ну, а с точки зрения Уголовного кодекса, люди с врожденными аномалиями и вовсе являются идеальными членами общества. Например, я вообще не знаю примеров, когда человек с синдромом сознательно причинял бы другому зло. Убивал бы кого-нибудь, грабил, мошенничал, воровал или даже дрался. Все, кто работает с особыми детьми, в один голос подтверждают, что это самые добрые люди на свете. По определению испытывающие глубочайшую любовь и привязанность к каждому, кто начинает с ними регулярно общаться.
Это же относится и к обычным подростковым порокам. Ребенок с синдромом не научит своих друзей материться, курить, выпивать или употреблять наркотики. А только сделает их сердца добрее и более открытыми к миру.
Поэтому я искренне не понимаю, почему большинство российских родителей так старательно огораживает своих детей от общения с особыми сверстниками, запрещая даже смотреть в их сторону. «Не пялься на этого мальчика, неприлично» — сколько раз каждая мама особого ребенка слышала эту фразу на детской площадке и во дворе...
А ведь возможность общаться со своими ровесниками на равных крайне важна для будущего развития человека. Насколько вероятно, что мальчик станет хорошим футболистом, ни разу не ударив по мячу? Или хоккеистом, если его не ставили на лед? А теперь, скажите, насколько ребенок может социализироваться, если его сторонятся? Насколько может знать школьную программу, если его не берут в школу? Насколько может быть частью общества, если это общество его отторгает? Те особые люди, которые во взрослом возрасте неспособны самостоятельно сходить в магазин или наладить простейший контакт с окружающими, стали такими не сами по себе. Общество, отгородившее себя от них, само превратило их в идиотов (для справки: в отличие от бытового языка в медицине самая легкая степень умственной отсталости называется дебилизмом, в переводе с латыни — «слабая»; средняя — имбицильностью; а самая тяжелая, с IQ ниже 20 — идиотия).
Одна моя знакомая рассказала, как однажды навстречу ей шел мальчик-даун. Она ему улыбнулась, как улыбнулась бы любому другому дитя. Но для него это было столь неожиданно, такая редкость, что он засиял ей в ответ всем лицом. Так, что она помнит эту улыбку до сих пор...
При этом совершенно непонятно, какие проблемы обществу могут доставлять особые люди?
Да, скорее всего, никто из них не станет спортсменом, да и вообще физически они будут довольно неразвиты. Однако время, когда главной ценностью каждого члена социума были его сила и ловкость, осталось в далеком прошлом.
Некоторые из них не смогут окончить общеобразовательную школу и не будет знать физики, химии и биологии? Ну и что? Добрая половина наших сограждан тоже забывает все, чему их учили в старших классах, сразу же после выпускного вечера. Зато среди особых людей гораздо чаще встречаются неожиданные таланты, чей вклад в культуру оказывается значительно большим, чем у среднестатистического офисного работника.
Многие из них никогда не смогут устроиться на работу (в том числе из-за предвзятого отношения работодателя) и, в условиях социального государства, будут жить за счет госбюджета, т. е. нас с вами? Этот аргумент мог бы иметь хоть какой-то вес, однако только в том случае, если бы средств у нашего государства было немного, и все бы они расходовались по назначению. А в современной России ежегодный объем расходов на все категории инвалидов в 30 раз меньше объема коррупционного рынка. Только денег, потраченных на Олимпиаду в Сочи, хватило бы чтобы выплачивать все существующие пособия на детей-инвалидов в течение 500 лет! Другое дело, что пособия сейчас очень невелики (1700 рублей в месяц инвалиду I категории, от 3 до 7 тысяч рублей в зависимости от региона — ребенку-инвалиду и т. д.), и прожить на них практически невозможно. Но даже если мы решим увеличить их в десятки раз, все равно это останется практически незамеченным на фоне тех сумм, которые ежедневно оседают в карманах вороватых чиновников, вывозятся за границу, выбрасываются на популистские дорогостоящие проекты и т. д.
При этом если мы посмотрим на список самых развитых, богатых и успешных стран мира, мы увидим, что он в точности совпадает с перечнем государств, где инвалиды могут жить наиболее полноценной жизнью. Например, в США несколько сотен семей каждый год становятся в очередь на усыновление детей-даунов, а в Скандинавии вообще не зафиксировано ни одного отказа от таких детей (в то время, как в России от них отказывается 85%). Т.е. социализация инвалидов не только не тянет общество вниз и не является обузой развития, но и наоборот, способствует всеобщему процветанию. И пусть многие скажут, что здесь перепутана причинно-следственная связь — дескать, богатая страна может позволить себе настоящую заботу о людях с ограниченными возможностями, а для бедной это непозволительная роскошь — все равно я убеждена: это верно и в обратную сторону. Чем более человечно то или иное общество, чем больше люди готовы обращать внимание на других и помогать слабым, тем успешнее будет развиваться данное государство. В том числе, и в экономическом плане.
Поэтому я искренне надеюсь, что когда-нибудь Россия окажется в обоих вышеупомянутых списках. И, в первую очередь, моя надежда связана с молодым поколением.
Так, прошлой осенью моя подруга расспрашивала своего сына-первоклассника о его школьном друге. Мальчик рассказал про все пристрастия и увлечения своего друга, где тот живет, и что они вместе делают. А еще через месяц познакомил его с мамой вживую. И оказалось, что друг — чернокожий. Но современному московскому ребенку даже в голову не пришло указать это как отличительный признак в описании. Ну, черная у него кожа, и что? Какая разница?
Бог даст, если не наши дети, то хотя бы внуки будут также воспринимать и даунят с аутистами.
30 июля, 2012